Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести
Все наблюдательные, все штабы, все ячейки в телефоны и просто в голос зашумели:
— Что за движение?
— Видишь, орудия тянут за всадниками...
— Хлопцы, наконец немцы, готовься к потехе.
— Едут, как на парад.
— Впереди на тачанке вроде Чапая...
— Полыхнет он сейчас...
— Стой, да это ж наши, свои... Обмундирование нашенское.
— Свои!.. Свои!..
— Быть наготове...
— Есть быть наготове!
«Уж не из окружения ли?» — мелькнула в голове Берегового мысль. Но конная колонна, предводительствуемая тачанкой, разрослась в целую воинскую часть, а хвоста еще не было видно.
Тачанка на рысях скатилась с бугра и медленно, направляясь прямо на артиллеристов, начала взбираться на гору. Когда она поравнялась с наблюдательным пунктом, Береговой выскочил из укрытия и скомандовал:
— Стой!
Лихой повозочный стремительно натянул вожжи, а остальные не менее стремительно вскинули на Берегового три автомата, быстро озираясь по сторонам. Но тут же ликующий возглас «свой!» вырвался из груди человека, на плечах которого орлиными крыльями топорщилась бурка. Рассыпавшиеся было в боевую цепь конники вновь приняли походный порядок и двинулись к селу.
Всего этого Береговой не увидел. Он безнадежно пытался высвободиться из железных объятий, в которые заключил его стремительный человек в косматой бурке.
— Да ты ж пойми... пойми, — кричал он Береговому в лицо, не размыкая рук, — как это здорово — свои, советские!.. Два месяца не бачили.
Он говорил на каком-то странном, но приятном жаргоне, одинаково правильно произнося и русские, и украинские слова.
Наконец он отпустил Берегового и торопливо, как старый друг, стал пожимать руки сбежавшимся бойцам и командирам. Распознав в Береговом старшего, человек в бурке обнял его за плечи:
— Ходим, ходим до твоей хаты. Немцев сегодня не жди... Это тебе говорит капитан Орлов — начальник разведки летучей группы казаков генерала Доватора*, — слыхал про нашего батьку?
На груди капитана, когда он взмахивал руками и бурка расходилась, поблескивал орден Красного Знамени.
— Сразу тебе скажу, — засмеялся капитан, когда они, войдя в дом и сняв шинели, уселись за стол, — гарный ты парубок и не слухай тих, кто про фашистов страху тоби балакает. Бандиты — тут и вся их утроба. Офицеры ночью со страху глушат вонючий шнапс, солдаты ракеты пуляют.
Орлов единым махом выпил стакан водки, смачно крякнул и с нескрываемым наслаждением раскусил соленый, не потерявший свежести огурец:
— Да чего ж сладки огурки!
Капитан отодвинул наставленные перед ним его старшиной консервные банки с яркими красивыми этикетками, пачки печенья и сигарет с изображением каких-то замков и минаретов.
— Одна видимость. На Кубани у нас свиньи не станут жрать это барахло. И скажи, что за люди: ни в чем у них души нет... Дай-ка мне махорки. — Он соорудил чудовищных размеров самокрутку и так затянулся, что у Берегового дыхание перехватило. Орлов смежил веки и мечтательно проговорил:
— Ой же, до чего ж хорошо!.. Да... так вот я тебе толкую — трусы они первостатейные. Порубали мы их немало. — Тут капитан сделал паузу, оглядел артиллеристов недоверчивым быстрым взглядом и, словно уловив на их лицах тень сомнения, резко повернулся к двери и крикнул: — Сашка, а ну принеси той заветный мешок!
Сашка — старшина лет под тридцать пять, с традиционными кавалерийскими усами и точными размеренными движениями — вынырнул словно из-под земли и протянул уже развязанный обычный вещевой солдатский мешок. На стол со звоном посыпались ордена, медали, кресты... снова кресты и какие-то фигурные железки, то отливающие серебром, то поблескивающие белой эмалью.
— Вот, — с гордостью поглядел на Берегового Орлов, — и учти: тут только обер-офицеры да генералы... Собери этот металлолом, — уже спокойно приказал он старшине.
И вдруг на глазах у Берегового с Орловым произошла разительная перемена. Улетучилась его веселая кавалерийская беспечность и самоуверенность, а после второго стакана глаза его приобрели неправдоподобно черный оттенок. «Хмелеет, — подумал Береговой. — Ну что ж, сегодня он имеет на это право — два месяца был в пекле у черта». Между тем капитан придвинулся к нему вплотную и доверительно зашептал:
— Как ты думаешь, что со мной зробит Доватор? Парадный мундир его немцам ни за что подарил я. — Он со стоном охватил ладонями свою курчавую голову и сокрушенно умолк, потом резко крикнул: — Сашка, а ну подь сюда!
Старшина мгновенно появился в комнате и, сразу поняв, что от него потребует капитан, вытянулся в струнку; как-то странно побледнели его щеки у самых глазниц.
— А ну выложи мне еще разок, как ты мундир генерала провоевал?
Должно быть, не в первый раз старшина докладывал своем капитану о том, как, пробиваясь на свою землю, он напоролся на засаду, как немцы в упор из пушки расстреляли его грузовик, как он с каким-то Семенчуком бился с ними, потом тянул на своих плечах раненого товарища, а чемодан с мундиром остался под сиденьем в машине и, должно быть, сгорел.
— Сгорел... сгорел. Ту сказку про белого бычка я уже от тебя слыхал, — разгневался Орлов, — ты пепел мне подай, я сразу распознаю, тот он или нет, да и тогда с содроганием сердца поеду на доклад к батьке, а тебя выставлю вперед.
Старшина молчал и не отводил от лица капитана умных серых глаз.
— Там теперь вой стоит: Доватора убили! Вот его парадный мундир! Получайте, отважные оберы и унтеры, кресты чистого железа... Вперед, непобедимые фрицы! Вот что нам скажет с тобой батька, когда узнает, как мы «сберегли» его мундир. Да расстрелять нас мало за такое дело! — тяжело вздохнул Орлов и убежденно докончил: — Так он и сделает.
— Никак нет, — твердо запротестовал старшина, — они прикажут представить неопровержимые доказательства.
— Побереги свои ученые речи до встречи с генералом, — оборвал старшину Орлов, — иди готовь тачанку. Пора в дорогу.
С уходом старшины капитан утратил украинский говор, стал суше, официальней.
— Не кому-нибудь, а мне поручил генерал сберечь его мундир. И уж кто, как не Сашка, мог это выполнить по всем статьям, а вот поди ж ты, — словно оправдывался перед артиллеристами Орлов, накинув на плечи бурку. — Везу ему пять мундиров со всеми регалиями, да только ж немецкие они. Одна надежда на корпусного. Весь его штаб захватил при исполнении служебных обязанностей, до машинисток включительно.
По всему видно, что капитан был уже весь во власти своих забот. На прощание он сказал Береговому:
— Ну, бывай здоров, может, и доведется знакомство продолжить. На войне это часто случается. А про немцев разговор запомни. Правду говорил. Будет у тебя с первого боя дисциплина и организованность, — видимо, словами Доватора закончил он, — никакие фашисты тебя не одолеют.
Они вышли на крыльцо. У ворот стояла тачанка. От лошадей тянуло запахом пережеванного овса, кожей и порохом. Двор был наполнен верховыми, среди которых растворились артиллеристы-управленцы. Особенно много собралось их вокруг белобрысого, с кубанкой на затылке кавалериста, который расторопно подтягивал подпруги и, захлебываясь, доканчивал какой-то увлекательный рассказ:
— И прошу запомнить, дорогие товарищи сержанты и бойцы, все эти доподлинные боевые действия прославленный генерал Доватор, а для нас ридный батька, совершает на тачанке-кубанке, за что его даже хвашисты прозвали Чапаем. Но это не совсем так. У Чапая, как это явственно показано в знаменитой кинокартине, на тачанке был один пулемет, а у нашего батьки — три. Так-то, фронтовички-необстрелки. Бувайте здоровы и бейте фашистов по-нашенски. А мы скоро к вам будем.
С седла он продолжал сыпать такой изысканной скороговоркой, что Орлов не удержался — весело прикрикнул:
— Семенчук, я когда-нибудь отучу тебя выбалтывать военную тайну или нет?
— Никакой военной тайны, товарищ капитан. Передача боевого опыта в государственных интересах неопытным товарищам по оружию, — сорвался с баса белобрысый казак и, не оглядываясь на восхищенных бойцов, лихо подал своего коня вперед...
5
Дом, где разместился штаб дивизиона, состоял из двух комнат. Первая — маленькая, наполовину занята огромной русской печью, в которой можно сразу напечь хлеба, пирогов и ватрушек на целую неделю. Помимо прочих указаний Петрашко перед своим отъездом приказал старшине зажарить в этой печке поросенка и не просто зажарить, а круто нафаршировать его гречневой крупой, свежим луком, салом и начинить злым красным перцем.
— Завтра-послезавтра начнут выдавать водочный паек. Придет к нам Старик, угостить надо по-хорошему — день рождения у него скоро, — покашливая, говорил Арсений и кутал шею в цветной домашний шарф: он вторые сутки маялся с простуженным горлом.
Другая комната — просторная, светлая, в шесть окон. Сейчас она была погружена в сумрак. Самодельный светильник едва освещал широкий стол. На столе — оперативные карты, планшет, хордоугломеры, измерители, цветные карандаши. Топографы и разведчики с увлечением вычерчивали на картах расположение стрелковых подразделений, огневые позиции и наблюдательные пункты. Здесь же находились командиры и комиссары батарей, которых Курганов приказал Береговому собрать. Он должен был быть с минуты на минуту. Всеми владело радостное, праздничное настроение.
